«Литература сегодня: от селфи к портрету современника и образу героя»

Начнём с эпических, во всех отношениях, времён: герой, буквально, –это дитя смешанногобрака богов и людей. Однако уже в период классической античности, после героической, этим понятием стали обозначать человека, совершившего выдающиеся дела, полководца, царя;человека прославившегося и прославленного в песнях. С древности до наших дней герой, а с ним и героическое, сохранили своё значение. Литературное же наполнение этих понятий, напротив, претерпело изменения.

Уже в зрелой античности, а в поздней – тем более, героями становятся отнюдь не всегда люди порфироносные. Часто это совершенно простые люди, если мы говорим о лирике, и простые люди, совершившие выдающиеся поступки, если – о большем формате. Уже на излёте греко-римской цивилизации было намечено это движение как бы сверху вниз, к человеку без чудес.

В Средние века мы наблюдаем продолжение ситуации, в которой обычный человек оказывается в необычных, особенных обстоятельствах и становится героем – персонажем, достойным главного внимания.

В Новое время и индустриальную эпоху рождается романтизм –течение, пристально вглядывающееся не столько в дела человека, сколько в его душу, чувства и переживания. Для романтиков героем становится человек обыкновенный в обыкновенных обстоятельствах, но с совершенно выдающимся внутренним миром. Надо сказать, что романтизм во многом продолжается.

Что нам принесли XIX и XX века? Обратимся к отечественному наследию и вспомним «маленького человека». У него и чувства могли быть самые посредственные, но художники призывали обратить внимание и на него, потому что он есть. Всё это – идущая на всех парах, а в наше время доходящая до своего края гуманизация культуры.

Героем литературных произведений(имеется в виду, конечно, главным, центральным персонажем) в наше время может стать и девиантный человек, маргинал, и даже больше – злодей. Нам это видится не самым позитивным явлением, но необходимым – как движение маятника. Сперва общество обращало внимание лишь на выдающихся, невероятных, удивительных людей, пренебрегая тысячами, не обретшими своего биографа. Наши дни могут похвастаться вниманием к самым разнообразным людям, и маленьким, и ничем не выделяющимся, и даже осуждаемым. Возможно, приближается точка отсчёта обратного движения и запрос на Героя (с большой буквы) вернётся.

На что мы обычно обращаем внимание, когда анализируем содержательные аспекты образа героя? – замысел автора, выраженный в герое; – архитектонику персонажей; – воздействие литературных традиций и «жанровой памяти», художественного направления, к которому себя относит автор; – и, конечно, зависимость литературного портрета от культурно-исторического контекста.

Представители психологической антропологии особенно подчёркивают, что у каждого народа существует своя базовая структура личности, которая передаётся из поколения в поколение посредством обучения, воспитания, разных форм коммуникации – словом, социализации – и в какой-то мере определяет судьбу данного народа. Базовая личность создаёт и одновременно сохраняет отдельные аспекты культуры. Она представляет собой набор личностных характеристик, присущих всем представителям одной культуры, в то время как модальная личность – совокупность личностных черт, наиболее типичных для одной общности (группы, класса и пр.). При этом мы понимаем, что время меняет призму и фокус рассмотрения как базовых, так и модальных личностей. Они отражаются не только в трудах антропологов, социологов, психологов, но и писателей. Для создания образов персонажей писатель использует реальные характеристики реальных людей (современников), «переплавляя» их в своём сознании в характеры-типы, характеры-обобщения. И именно его уникальный, авторский взгляд, незаурядность и точность созданного образа воздействуют на читателей, заставляя задуматься над подмеченной писателем тенденцией общественного развития. Далеко не всегда главный герой литературного произведения играет, действительно, героическую роль. Ведь модальная личность включает в себя не желательные, оптимальные для общества черты, но реальные, действительно существующие. Литература чутко реагирует на данное противоречие, создавая галерею соответствующих модальных героев и персонажей. Это особенно явным становится в XIX веке, во времена расцвета реализма, который поднимает на поверхность новые темы и социальные проблемы. Так, на литературную арену выходит «маленький человек». Это условное обозначение целого ряда разнородных героев, объединённых незавидным, «низким» положением в социальной иерархии, соответствующей психологией и поведением.

Вспомним «Станционного смотрителя» А. С. Пушкина. Самсон Вырин– «сущий мученик четырнадцатого класса, ограждённый своим чином токмо от побоев, и то не всегда», вечно должный всем заезжим начальникам и перед ними бесправный. В прошлом он служил в Измайловском полку, отличился, возможно даже принимал участие в героических сражениях под Аустерлицем или Бородином… Но в житейском плане он оказывается беспомощным, проигрывая битву за битвой, терпит унижения, не может постоять ни за себя, ни за свою любимую дочь. «…От беды не отбожишься; что суждено, тому не миновать», – вот философия его жизни. Какие чувства вызывает у читателя «маленький человек»? Далеко не всегда симпатию и сострадание – но жалость вперемешку с иронией и даже негодованием…

«Лишний человек» – социально-психологическая модель героя иного типа: отчуждённого от своей среды (или даже страны), отравленного чувством собственного превосходства и скептицизма по отношению к окружающим, страдающего от «душевной усталости» и склонного к саморазрушению. Ему некуда и не за кем идти, но главное – не за чем. Такие«лишние» литературные герои – это, например, Евгений Онегин или Григорий Александрович Печорин, многие тургеневские персонажи.

В отличие от «лишнего человека», «новый человек» пытается обрести смысл своего существования ввысокой идее, желает изменить мир вокруг сообразно своей вере. «Новый человек» явлен в романе Н. Г. Чернышевского «Что делать?» – это не один, а целая плеядаидеологичных, активных, сильных и волевых героев, действующих вопреки обстоятельствам и устремлённых в будущее. Кирсанов, Лопухов, Рахметов… здесь появляется и героиня нового времени – Вера Павловна. Они не только и не столько теоретики-идеологи, сколько практики, меняющие мир и саму сущность человека. Однако, и «новый человек» может заблуждаться, а его «высокие идеи» приводить к трагическим ошибкам. Своеобразный подпольный «антигерой своего времени», сознающий свою антиприроду и порой втайне комплексующий («безмерная гордость и безмерное самопрезрение»), при этом бунтующий, амбициозный, эгоцентрично ставящий на первое место свои идеи и прожекты, узнаваем в героях Ф. М. Достоевского (Родионе Раскольникове, Николае Ставрогине, Иване Карамазове и пр.).

Таким образом, модальные герои и персонажи концентрируют в себе типичные черты «настоящего человека русского большинства» с его болезнями и внутренними силами, являясь отражением времени, запечатлённом в литературном произведении.

Литература во все времена была сильна тем, что давала читающему народу образы будущего. Это были некартины «прямого действия», а скорее художественная материализация представлений о том, «как жить нельзя». Талантливые литературные произведения иногда меняют мир к лучшему. Романы Диккенса, где описывалась работа детей на фабриках, способствовали постепенному смягчению трудового законодательства в Великобритании. Автобиографический романАнри Шарьера «Мотылёк», поведавший о страшной жизни каторжан во французской Гвиане, заставил власть пересмотреть условия содержания отправленных туда преступников. В живописании «свинцовых мерзостей» действительности писательская мысль как бы нащупывает некий предел, ниже которого опускаться «некуда» (так назывался не понятый тогдашними либералами роман Николая Лескова), ищет точку опоры, чтобы начать движение вверх. Русские классики девятнадцатого векавидели её в просвещении народа, поэтапном приобщении его к общечеловеческим социальным иобщественным ценностям. Многовековая приверженность русского народа к православию предполагала, по их мнению, его здоровое (в духе евангельских заповедей) отношение к миру. К православиюкак норме жизни, как к квинтэссенции земной и небесной справедливости звал Россию Достоевский. Образ будущего виделся ему в трогательном единении русского общества вокруг истины, которая былаИисусом Христом. Если мне с математической точностью докажут, что истина не в Христе, говорил он, я останусь с Христом, а не с истиной. Под вечным символом Христа, как позже Маяковский под Лениным, призывал Достоевский современников «себя чистить», чтобы плыть (не в революцию, а в счастливое будущее) «дальше».

Очередной поход в будущее позже совершила советская литература. Хотя в итоге она так и не решила главную задачу социалистического реализма – создание образа положительного героя. Советские писатели, хоть и заклинали: «Время, вперёд!» (роман Валентина Катаева), в глубине души понимали правоту Достоевского: идеальных людей нет. Попытки «подчистить» Христа под Лениным, вручив емупартбилет и отлучив от Нового Завета, если и имели успех, то сугубо временный. Слишком извилистой, а зачастую и кровоточащей была «линия партии». Едва только рухнула советская власть, сразу появились статьи, трактующие некогда безупречный образ Павки Корчагина («Как закалялась сталь») как книгу ужасов о жизни маньяка и шизофреника. В годы «застоя» положительный герой советской литературы окончательно растворился в «амбивалентности» прозы поколения «сорокалетних» (термин критика Владимира Бондаренко): Александра Проханова, Анатолия Кима, Владимира Маканина, Анатолия Афанасьева, Руслана Киреева. Амбивалентность (двойственность сознания) мыслящей части общества стала образом нового будущего, погубившего вскоре так и не состоявшееся советское будущее.

Постсоветская литература (Людмила Петрушевская, Юз Алешковский, Александр Кабаков, Владимир Войнович, Владимир Сорокин, Виктор Пелевин) взошла на дрожжах психологической (амбивалентной) прозы, антисоветской сатиры иантиутопии. Литературные критики так и не смогли, к примеру, определить месторомана Александра Кабакова «Невозвращенец» в отечественной словесности. Бывшая «звезда» «Литературной газеты» Алла Латынина назвала антиутопию«поздним шестидесятничеством». Андрей Плахов – рецидивом прозы «сорокалетних». Другие критики определили этот роман как «искажённую память жанра», имея в видусоцреализм. Постсоветская литература, если и воспроизводила образ будущего олигархическо-капиталистической России, то, в лучшем случае, как сатирико-инфернальный (Александр Проханов, Юрий Поляков, Анатолий Афанасьев, Владимир Сорокин). В худшем – как антинародно-апокалиптический (авторы журналов «Наш современник», «Москва», «Молодая гвардия»).

В последние годы тему образа будущего «приватизировал» Виктор Пелевин, выдающий каждый год «на-гора» очередную версию грядущей «биоцифровой» реальности, где виртуально бессмертные сущности бестелесно путешествуют во времени и пространстве внутри мира, разделённого, по Герберту Уэллсу, на видоизменённых элоев и морлоков (богатых и бедных). Эти образыхорошикак занятная интеллектуальная игра, но, увы, бесплодны в традиционном русском понимании литературы. Озабоченному проблемами реальной жизни (работа, цены, ипотека и т. д.) массовому читателю они до лампочки.Происходящие сегодня в мире события, ситуация, в которой оказалась Россия, требует иных образов будущего. Пока трудно сказать, какими они будут. Но времена, когда писатели пописывали, читатели почитывали, а издатели подсчитывали (прибыль) определённо уходят в прошлое.

Кажется важным начать с определения, что же такое историческая литература, или, если конкретизировать, – исторический роман. Это произведение, действие которого разворачивается в определённую историческую эпоху, и самое важное – история в нём является одним из главных «героев» и предметом напряжённого осмысления.

Например, «Война и мир» – роман, написанный в 60-е годы XIXвека, осмысляющий события 1812 года, является в полном смысле историческим. А «Три мушкетера», хоть и вовлекает в сюжет таких исторических личностей, как кардинал Ришелье или королева Анна, посвящён скорее приключениям, которые при некотором напряжении могли бы быть «пересажены» в другую эпоху.

Вторая мысль, которую нужно проговорить: история – это такая область, которая не существует отвлечённо, история имеет свойство «оживать», попадая в современный контекст. Десять лет назад повесть Гоголя «Тарас Бульба» была для нас одной из многих повестей в школьной программе, и рассказывала она о событиях далёкого XVII века. А теперь оказалось, что она про сегодняшний день. «Что такое значит в Русской земле товарищество», «ну что, сынку, помогли тебе твои ляхи» – цитаты двухсотлетний давности, которые сейчас звучат как современные формулы.

Чуть более сложный пример. В июне 2023 года неожиданно ожил перед нами сюжет «Капитанской дочки». Мы увидели, как условный Пугачёв и условные дворяне Екатерины столкнулись между собой, и каждый из них был вполне патриотом своей страны. И нам очень повезло, что это противостояние не перешло в крупный «бунт».

Большая литература, написанная на исторические темы, становится вдруг остро актуальной. А это значит,чтокогда настоящий художник пишет о прошлом, он всегда осмысляет не только некий исторический промежуток, но и ту современность, в которой живёт. И потому исторические романы, написанные в последние годы, и их герои будут интересовать нас именно в контексте осмысления современности.

Наконец, третий важный тезис: в силу тех самых исторических потрясений, которые с нами происходят сейчас, мы волей-неволей переходим от романа к эпосу, от романного героя к эпическому. Эпическое подразумевает наличие достаточно определённой нравственной вертикали: есть добро и есть зло. Подразумевает масштаб личности, сопоставимый с эпохой, то есть Героя в самом высоком смысле этого слова. Подразумевает определённую «простоту», то есть целостность его внутренней жизни. Роман же, наоборот, «любит» сложного рефлексирующего героя, оказавшегося в мире, где перемешаны добро и зло, где личная правда не всегда соотносится с общей.

Эпос пришёл к нам, и он здесь. И скоро мы увидим, думаю, целостных героев на фоне большого мифологического сюжета. У них будут непридуманные «идеальные» качества: и смелость, и милосердие, и доброта, и на них и правда можно будет естественным образом «воспитывать» общество, и они будут вполне себе «реальными», не картонными и не гротескными. И вполне возможно, что эти книги будут написаны на историческом материале, и история в этом случае будет способом «прорваться» к эпическому, вырваться из непреодолимой сложности современной жизни, всё-таки не желающей превращаться в эпос.

Но поговорить я бы хотел всё-таки о книге, написанной лет пять назад, и потому вполне себе «романной» и «сложной» – это «Тобол» Алексея Иванова. Пожалуй, это самый значительный исторический роман последних лет. События этой книги происходят в петровское время, правда не в «центре событий», не на театрах Северной войны, а в Сибири. В месте, где эклектически смешаны разные народы и культуры: и православные, и язычники, и старообрядцы, и пленные шведы, и мусульмане. Всё это обеспечивает роману современную «сложность».

В «Тоболе» есть два главных героя (условно главных – на самом деле, в романе таких несколько десятков). Это исследователь Семён Ремезов, чистый наивный и любознательный человек, всю жизнь положивший на изучение Сибири, создание её карт и летописей. И это губернатор Матвей Гагарин, профессиональный хозяйственник, решающий важные государственные задачи, но из соображения корысти отправляющий на смерть отряд из трёх тысяч солдат (в том числе и сына Ремезова).

Так история Сибири становится у Иванова одновременно историей подвига русских людей и историей продажных чиновников. Но подчёркнутой героизации или демонизации нет: и то, и другое– правда сложного противоречивого и объёмного мира.

Герой нашей эпохи – кто он?

Ответ на этот вопрос носит более культурологический, чем литературоведческий характер, потому что здесь мы имеем дело с общественным запросом, уже явно ощущаемым, но ещё практически не сформулированным.

Впервые он отчётливо для меня обозначился осенью 2023 года в Иркутске, на фестивале «Сияние России», где состоялась встреча писателей с режиссёрами самодеятельных и профессиональных театров для детей и молодёжи. Театр очень чутко реагирует на настроение общества, на его ожидания – особенно если речь идёт о детях и молодёжи.

Режиссёры много говорили о том, что есть явный, насущный запрос на нового героя, но какого? С чем он сталкивается, какие проблемы решает и как их решает? «Буллинг?» – предположил один из собеседников. Все явно почувствовали, что это не то, но другого пока не было. Собственно, ответ на вопрос – «каков новый герой, чем он отличается от прежнего?» – и должны дать сегодня писатели.

До недавних пор в фокусе внимания был герой, представляющий из себя индивидуальность в крайней степени её выражения, человек маленький, страдающий, зачастую странный, даже маргинальный. Основное противоречие такого рода героев – это потребность в понимании и сочувствии окружающих и нежелание или неумение налаживать диалог с миром. Можно сказать, что подобные герои сконцентрированы на себе самих, у них нет внеположного смысла, нет цели – есть только желание, чтобы их понимали, и страдание оттого, что понимания нет. По большому счёту, такой герой чужд нашей культуре, в которой равно развиты и созерцание, и деятельное начало, и поиск смысла не в самом себе прежде всего, а в своём бытии в этом мире.

Ведь когда каждый хочет, чтобы понимали только его, сострадали только ему, даже если он герой отрицательный, данное противоречие становится нерешаемым, и развитие ситуации неизбежно приводит к трагедии. Трагедия и случилась, например, в Брянске, где девочка из-за постоянного буллинга пришла в школу с ружьём и убила своих обидчиков, а после застрелилась сама.

Но какой герой не довёл бы ситуацию до крайности самоуничтожения или сумел бы найти выход? Какой герой научил бы наших детей не попадать в подобные ситуации, не создавать их или находить силы преодолевать? Другой, новый – осознающий себя не индивидуальностью, страдающей и требующей внимания и понимания (зачастую совершенно безнадёжно, только провоцируя других на жестокость и насилие), а личностью, ответственной за то, что с ним происходит, человеком, преодолевающим препятствия. Такой герой не замкнут на себе – он открыт в мир, у него есть воля к действию, преодолению, у него есть цель, к которой он стремится, и смысл, который его ведёт.

Этот герой – знак нового времени, новой эпохи. И если литература действительно остаётся нашей наукой о жизни – такой герой должен появиться в прозе, поэзии, драматургии. Должен переместить акцент с единичной индивидуальности, обособленной от мира и не понимающей его, но требующей от него сочувствия, – на личность, осмысливающую себя среди людей, в большом мире.

Жизнь усложняется, ускоряется, устремляется в неведомое будущее – и нам нужно идти в него с нашими новыми героями.Они показывают нам определённые модели поведения и результат их действия, подсказывают выходы из конфликтов, способы их решения… Не зря ведь литературные произведения называют смысловыми маяками: с ними светлее.

Тема почти неисчерпаема, поскольку, по большому счёту, в той или иной степени, в каждом литературном герое есть черты автопортрета. Да и в каждом литературном произведении в целом. Писатель всегда говорит о своей боли, любви или нелюбви, декларирует свои взгляды, используя в качестве красок всё вокруг, смешивая впечатления от окружающего мира в себе, как в палитре. Вглядывается в себя, пытаясь понять, кто он, зачем он на этой земле, в чём смысл его бытия. Это, в сущности, и составляет содержание искусства.

В то же время, даже если текст пишется от первого лица, никогда литературный герой не будет точным портретом автора. Всякое «я» – чаще всего маска.

Мы помним: долгие века литературное творчество было анонимным – личность автора не представляла интереса ни для него самого, ни для общества, поскольку некто, слагающий текст, воспринимался лишь как проводник идущего свыше Слова. Однако постепенно фокус изложения смещался, сужался, пока максимально не сконцентрировался на авторе. Сегодня любое личное переживание воспринимается ценным, рассматривается в мельчайших подробностях.

Считаю, это связано с растущей гуманизацией общества. Во-первых, всё важнее становится отдельная личность, независимо от социального положения. Во-вторых, изменилось отношение к боли.В обществе XXI века стало не принято терпеть любой дискомфорт, особенно – моральный. Боль не воспринимается больше как нечто свойственное бытию изначально, с ней сегодня нельзя мириться, надо от неё избавляться, и самый проверенный способ – проговаривать, вербализировать, превращать в слова.Не случайно большую популярность приобрёл жанр автофикшн.

Сейчас общее болевое давление растёт, и в ответ растёт потребность отдельного индивида – соответственно, в первую очередь пишущего – в попытках противостояния этому давлению, в поиске ресурсов к сопротивлению чётче вычерчивать границы своего «я». Очень значима стала принадлежность к определённым группам лиц, лирический герой чаще выступает в произведении не сам по себе: стало важно указывать пол, профессию, возраст и так далее. Отсюда, возможно, и рост популярности тех же феминитивов. Вглядываясь в мутное зеркало современности, литератор стискивает зубы, убеждая себя не бояться, ведь он или она не в одиночестве – в его селфи попадают однополчане, соратники, сотрудники, единоверцы, братья и сёстры…

Если же это не помогает, автор отворачивается от зеркала. Он облачает своё альтер эго в доспехи, наделяет суперсилой – пишет фэнтези. Или бежит за спасением в уютный рай детства, к добрым бабушке, дедушке, маме… Популярность основанных на ранних воспоминаниях произведений также растёт. Или прячется в таком давнем прошлом, что его не поймать, – создаёт историческое полотно…

Но вот какая, на мой взгляд, ещё намечается любопытная тенденция. Изначально литература (вместе со всем искусством) была анонимной, поскольку истинным автором считались высшие силы – отдельные божества или единый Бог. Затем она стала персонифицированной, поскольку сам человек занял место высшего существа. К середине ХХ века человек в литературе, живописи, скульптуре под давлением разочарования в глобальных идеях начал утрачивать гармонические черты, в них проступил хаос. Сейчас же – когда творчество вновь рискует стать анонимным под напором различных достижений прогресса типа сайтов фанфиков или нейросетей, рождается такая разновидность литературного автопортрета: человек всматривается в себя как в подобие Божье. С осознанием своей планетарной миссии, личной ответственности за добро и за зло, с желанием не просто заглушить свою боль, а найти способ исцеления себя и восстановления гармонии мира.

К сожалению, чрезвычайно краткий регламент сообщения не даёт возможности проиллюстрировать и развернуть все вышеприведённые тезисы, но, безусловно, литература стремительно меняется – непосредственно на наших глазах. И, если получится, – с нашим участием.

Согласно современному словарю по эстетике (2020 года издания), духовная литература – это литература, последовательно выражающая принципы христианского мировоззрения. По словам митрополита Иллариона Алфеева, духовная литература – один из видов духовного руководства. Я думаю, чтособравшиеся за этим столом писатели не создают такую литературу. Будем различать духовную литературу и литературу с духовными смыслами.

В современной России, в связи со светской организацией общества, художественная литература существует, главным образом, отдельно от духовной. Разумеется, собственно духовная литература имеет и эстетическую функцию, а художественная литература может выполнять некоторые функции духовной – границы зачастую размыты. Мы будем исходить из того, что духовнойявляется литература, признаваемая затаковую церковью. Литература с духовными смысламиимеет проблематику духовной борьбы и роста, осознания и преодоления человеком собственной греховности, поиска и нахождения смысла – в ключе русской классики – прежде всего, Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого.

К современной духовной литературе, которая вполне является и художественной, можно отнести «Несвятые святые» митрополита Тихона Шевкунова. Эта книга восходит к традиции патериков, монастырского фольклора и рассказов Николая Лескова. В ней современные праведники показаны с реалистической достоверностью. Нередко в современной исторической литературе живо явлены герои-праведники, к примеру, в романе Александра Сегеня «Поп». Однако сам вопрос «как написать о праведнике?»,думается мне, тесно связан с темой портрета современника. Можно убедительно показать праведника-монаха или праведника, который жил давно, но как показать, что мой сосед – праведник? Поскольку речь о вечных темах, современность не отличается принципиально от предыдущих эпох, классика содержит в себе верные рецепты для сегодняшнего дня.

Сервантес показал своего главного героя чудаком. Это важнейшее открытие для литературы реалистической: по-настоящему хороший человек в глазах большинства, как минимум, чудак, а то и вовсе идиот, как князь Мышкин. Чтобы достоверно показать современного праведника, необходимо показывать его индивидуальность; важно, чтобы в ней были слабости, недостатки, ошибки. Современный читатель (по крайней мере, ваш покорный слуга) настолько испорчен, что едва ли готов поверить в праведника без страха и упрёка, живущего здесь и сейчас. Как показывает Борис Васильев старшину Васкова в повести «А зори здесь тихие»? Этот глубокий, сострадательный, мудрый герой – закомплексованный, смешной человек. Однако не будет большой натяжкой сказать, что он даёт своим подопечным (и читателям), в сущности, духовное руководство в том, как надо прощать, сострадать, идти на подвиг. Наличие слабостей – только одна из граней достоверного героя. Но и другие ответы на вопрос, как написать о праведнике, даёт сама наша литературная традиция.

Литературные герои – всегда и в любое время герои, потому что должны действовать. Но реальность меняется, и герои детской литературы получают всё меньше шансов на приключения.

Безопасные площадки, детские зоны с камерами наблюдения, возможность звонить учителям, телефоны, браслеты с прослушивающими устройствами – всё это замечательно работает на безопасность наших детей и бережёт наши нервы, но доводит до отчаяния детских авторов.

Поверим ли мы, что герой-ребёнок взял и уехал из дома навстречу приключениям, а ему никто и не звонит? Может ли он заблудиться в лесу со спутниковыми картами в телефоне? Сумеет ли оказаться в такой переделке, где ему придётся рассчитывать только на себя? Реализму становится всё сложнее справляться с препятствиями, которые необходимы герою, – их отменяет реальная жизнь. Кажется, в героев Гайдара, Крапивина и Пантелеева поверить было несколько проще. Что же делать?

Например, уехать в деревню. В большинстве деревень нашей страны покрытие сетей до сих пор слабое. И не случайно действие современных повестей для детей и подростков активно переносится за город. Там меньше технологий и больше возможностей для литературных героев. А связь с миром налаживается лишь на верхушке яблони или чердаке заброшенного дома, напоминая читателю, что мир этот вроде как никуда и не делся.

Уйти в фэнтези. Там вовсе не обязательно ходить за руку с родителями. И уж точно никто не вспомнит о твоём телефоне, если ты летаешь в школу на драконе.

Ускакать в сказку и магический реализм. Правда, в последнем без телефона оказаться довольно трудно, потому что в целом мир магического реализма не должен отличаться от нашего. Но работает он всё равно на волшебных допущениях, поэтому тут возможны варианты.

Отправиться в собственный внутренний мир. И этот тип героя вряд ли встречался на страницах советской литературы для детей, зато появился сейчас. Это герой философской или притчевой прозы. Яркий пример – Ваня из книги «Девятая жизнь кота Нельсона» Анастасии Строкиной. Он – созерцатель. Он гуляет по городу вместе с говорящим котом, который, кажется, и не кот вовсе, и делает выводы обо всём, находя ответы в самом себе. При этом Ваня остаётся литературным героем, очень похожим на современного ребёнка, просто путешествует он исключительно по внутреннему миру. А разве сейчас это не любимый маршрут наших детей?

А вот герои-ёжики и герои-зайчики со страниц детской литературы массово мигрируют в прошлое. Оно и понятно, читатель тоже от ёжиков устал и всё про них знает. Им на смену приходят броненосцы, капибары, аксолотли и разнообразные чудовища. Чудовище (капибара, аксолотль – нужное подчеркнуть) – ребёнок с определенным набором симпатичных читателю моральных ориентиров. Часто этот ребёнок не похож на остальных. Раньше-то мы больше любили миленьких, а сейчас стараемся научиться любить разных. Потому что никто не выбирает, кем ему родиться: ёжиком или чудовищем. Наконец-то детская литература стала об этом говорить.

Герой будущего –ребёнок осторожный, ответственный и вдумчивый. Он интроверт и часто не похож на других. Он прекрасно чувствует себя вне толпы и компенсирует своё одиночество взаимодействием с неким параллельным миром или самим собой. В последнем герою помогает отлично развитое языковое чутьё и метафорическое мышление. Его неординарного вывода о действительности порой хватает для того, чтобы лишь на его основе сложился художественный текст. Его самодостаточности хватает, чтобы стать волшебником, кабинетным учёным или чудовищем, виртуозно владеющим русским языком. Вот только ёжиком он вряд ли снова сможет стать.